Молчать нельзя говорить

Искушенных смоленских театралов непросто довести до катарсиса. Но это удалось обладателю специального приза фестиваля в номинации «За проникновенное исполнение роли» — артисту Гомельского областного драматического театра Андрею Шидловскому.  

Постановка Марии Матох «Ганди молчал по субботам» по пьесе современного драматурга Анастасии Букреевой интригует зрителя уже одним своим названием. Это очень «больная» история, хотя в самом начале она выглядит легкой и веселой, а ее главный герой Мот кажется милым и забавным подростком. Но постепенно блестящая монета переворачивается другой стороной, а семейная идиллия превращается в маленький личный ад, вплетенный в ад побольше, глобального масштаба – социальный, ментальный, планетарный. Это наглядная и честная хроника того, как именно, сегодня и сейчас, день за днем, родители теряют своих детей. Где в мальчике по кличке Мот мы неуловимо узнаем того самого Холдена Колфилда из селинджеровского романа всех времен «Над пропастью во ржи».

Конечно, у актера, исполняющего главную роль в этом спектакле – очень непростая задача. И, возможно, в данном случае спецприз «За проникновенное исполнение роли» не менее ценен, чем, например, приз «За главную мужскую роль», ведь в 33 года так убедительно и точно сыграть мальчика-подростка, абсолютно не пользуясь таким предсказуемым приемом, как подростковые «примочки» — это большое актерское мастерство.

— Андрей, у вас это первая награда за роль Мота?

— Да, самая первая. И самый первый выезд из Гомеля для нашего спектакля, премьера которого состоялась чуть меньше года назад. Для меня спецприз «Смоленского ковчега» — большая честь, радость и очень, очень приятная неожиданность. Я знал, что десятого апреля жюри фестиваля подведет итоги, очень ждал этого. Узнал о награде уже ночью, когда мне позвонил наш художественный руководитель, Сергей Лагутенко. Сергей Феликсович начал меня с ходу поздравлять, и я даже не сразу понял, с чем (Смеется).  

— Какие впечатления остались от поездки в Смоленск?

— Все было здорово. Такие фестивали очень сближают: новые знакомства, новый зритель, свежее дыхание, вдохновение. Мы успели не только отыграть спектакль, но еще и познакомиться с коллегами из Костромы, Владимира.

— Как в вашей жизни появился Мот?

— Он появился по счастливой случайности. Изначально я был назначен на роль Доктора и Хмыря (тот самый соблазнитель, с которым остается мама главного героя). На роль Мота режиссером был выбран более молодой артист: наверное, чтобы актер по возрасту все-таки был ближе к персонажу. Но так сложилось, что роль у него, к сожалению, не пошла, и Мария Матох мне предложила попробовать стать Мотом. Получилось. Так что я безумно благодарен режиссеру и судьбе за эту роль: считаю, такой образ — большой подарок для актера. Ведь я играю практически моноспектакль, с минимальными декорациями. У меня за плечами уже довольно большое количество самых разных сыгранных ролей, но герой такого плана — первая работа, и это замечательный опыт.

— Как удалось вам, взрослому человеку, так точно попасть в образ мальчика-подростка – даже на уровне языка тела, жестов, интонаций? Это вы сами, или все-таки кто-то другой?

— Конечно, в образ я попал не сразу. Может быть, прозвучит парадоксально, но здесь, играя ребенка, для меня было очень важно НЕ играть ребенка.

Да, я играю подростка, но при этом остаюсь собой, опираясь на свой прошлый жизненный опыт. Это будто рассказ из будущего, воспоминание о прошлом. Когда взрослый мужчина вспоминает себя подростком и рассказывает об этом зрителям. Хотя временами режиссеру приходилось «выбивать» из меня взрослого мужчину: ведь мне 33 года и у меня самого уже трое детей, старшему из которых 12 лет. Это почти уже девушка, со своими «тараканами», переходным возрастом. Так что было достаточно сложно удерживать в себе Андрея Петровича с его жизненным багажом, и как-то возвращать образу Мота детскую простоту и наивность.

В целом же, Мот – это такой комбинированый персонаж, квинтэссенция моего жизненного опыта и наблюдений, прочитанных книг. К счастью, я рос в благополучной семье, родители никогда не разводились, никакого апокалипсиса в связи с этим в моей голове и в семье не происходило. Но в семьях одноклассников, друзей, бывало всякое, и я вспоминал те эмоции и переживания, которыми они со мной когда-то делились.

— В чем самая большая боль этого мальчика? 

— Его главная боль в том, что он остался совсем один. Это боль одиночества, ненужности, ощущения, что тебя бросили, что мир рушится, опоры падают одна за другой. Апокалипсис! Родным и близким в один момент стало совсем не до него. Так сложилось, что с ним никто не разговаривал по душам. А это ведь так важно для взрослеющего ребенка! Мы знаем, какую огромную силу имеет слово: словом можно и убить, и вылечить. Так что этот мальчик остался совсем один, ему не с кем было поделиться своими проблемами, кроме бессловесной бомжихи Лизы из подземного перехода.

— Андрей, как вы думаете, если бы у пьесы было продолжение, что дальше могло произойти с Мотом?

— Думаю, что у него – два варианта. Первый – тот финал, каким заканчивается спектакль, когда Мот ушел из дома и остался в подземном переходе вместе с Лизой. Стал тем самым нищим, которые сидят в метро, и о которых принято говорить: падшие люди низшего сорта. А ведь если вдуматься, у каждого из них за плечами – какая-то личная драма, трагедия, проблема, с которой не получилось справиться в одиночку. Сколько таких историй, о людях, которые когда-то были талантливыми художниками, писателями? А может быть, перед вами в рваных обносках сидит состоятельный в прошлом бизнесмен, который обанкротился, спился и скатился по социальной лестнице? Таких историй – километры!

— Но в случае с вашим героем надежда остается?

— Да, и об этом говорит моя улыбка со сцены в финале. Должна остаться хоть маленькая надежда на хэппи-энд, на то, что у Мота все будет хорошо, что он все же вернется домой из подземки, что его жизнь наладится. На самом деле режиссер не просила от меня никакой улыбки. Но когда мы сдавали спектакль перед премьерой, на словах «…мой дом, моя крепкая любимая семья…» я вдруг улыбнулся и понял, что сделал это не просто так. И мы решили так и оставить.

— Как реагируют подростки на спектакль?

— Это странно, но они обычно смотрят молча, аплодируют и уходят в каком-то «загрузе». Бурно реагируют как раз взрослые. Плачут, переживают. На двух последних спектаклях мне дарили цветы женщины пожилого возраста, со слезами на глазах, благодарили. В Смоленске тоже такое было. Не знаю, возможно, у них что-то плохое случалось в жизни, и спектакль затрагивает эти больные струны?

— Андрей, вы ведь не только актер, но еще и режиссер. В каких жанрах предпочитаете работать в этом качестве?

— Режиссером я стал недавно, лет пять назад. Поставил около одиннадцати спектаклей – среди них комедии, трагедии, детские спектакли. Пока что работаю, как режиссер, исключительно на сцене своего родного Гомельского облдрама. Какие темы меня волнуют? Да абсолютно все! Нет неинтересных тем.

— Надеемся увидеть ваши постановки на нашем фестивале! До новых встреч!